Когда я расскажу все, до конца, вы не поверите. Правда, замечу, что в авиации происходит и не такое, похлеще бывает. Когда рассказываешь, слушатели начинают кивать головами и ухмыляться, мол знаем мы вашего брата-летуна, и не такое загнуть можете
Когда я расскажу все, до конца, вы не поверите. Правда, замечу, что в авиации происходит и не такое, похлеще бывает. Когда рассказываешь, слушатели начинают кивать головами и ухмыляться, мол знаем мы вашего брата-летуна, и не такое загнуть можете.
Ну бывает, конечно, кое-кто загибает, не без этого, но в основном, я в этом уверен, сущая правда, как на духу, клянусь посадкой самолета.
Как вы думаете, что хочется летчику, когда он два месяца не касался штурвала? Когда два месяца отпуска, проведенные, как в кошмарном сне, рядом со своей ненаглядной, то на усеянном телами Черноморском побережье, то в родной квартире, кажущейся через месяц тюремной камерой.
- И ведь только собираешься на рыбалочку, - продолжал выкладывать свои отпускные ощущения командир нашего экипажа Петр Сидорович, пока мы едем в аэропорт.
- Собираешься, собираешься, червячков, мотыля, а тут на тебе: Петенька, ты же обещал полочки на кухне сделать. Когда обещал - вовек не вспомню, но уже закрутилось: без полочек все рухнет, все домашнее хозяйство. Десять лет полочек не было, а тут надо, хоть ты сдохни, толком, короче, не отдохнул - машет рукой Петр Сидорович, - с женщинами разве отдых.
И вот весь экипаж в сборе. Дух аэродромный как дым отечества дурманит. А самолет - ну просто брат единокровный. Взлетел наш Петр Сидорович просто классически. Движочки запели, аж сердцу приятно. На маршрут зашли, аэрофотоаппараты включили, работаем. В наушниках треск деловой, все довольны, погода прекрасная.
Ее первым бортоператор Федя заметил. Федя зашел в темную комнату (есть такая в хвосте самолета) перезарядить кассету. Стоит он там в темноте, копошится с катушками, вдруг чувствет, кто-то по ногам ходит, о штанины трется. Шевельнул ногами, а этот кто-то забился, отскочил и затаился в темноте. Федя кассету наспех впихнул и из темной выскочил. Вслед за ним из темной выскочила здоровая серая крыса, в один прыжок очутилась возле люков с аэрофотоаппаратами, где в скрюченной позе сидел первый бортоператор Сеня. Бортопер так ничего и не понял, только почувстововал, как нечто прошелестело под ногами и юркнуло в пространство между полом и остекленением люков.
В десять часов тридцать две минуты, по переговорному устройству самолета АН-30, выполняющего аэрофотосьемку, прозвучал шепот бортоператора Сени:
- В самолете кто-то водится!
Вышедший на связь второй оператор, залопотал о крысе, и будто в темную он больше не ходок, вдруг их там целое стадо.
Петр Сидорович возгласы бортоператоров всерьез не принял, а зря. Потому что через сорок минут авиагоризонт перед глазами Петра Сидоровича начал врать. Прибор, показывающий положение лайнера в пространстве, выдал такое, отчего Петр Сидорович судоржно схватился за штурвал и пророкотал фразу, которую обычно произносит человек, ударивший себя молотком по пальцам. Фраза не была услышана, самолет продолжал лететь прямолинейно и равномерно. Однако прибор у Петра Сидоровича показывал перевернутый полет.
- По-моему, это котенок, - снова раздался голос Сени в наушниках.
- Да крыса это, - снова заверещал Федя.
Стрелка прибора Петра Сидоровича вернулась в нормальное положение, и второй пилот удивленно наблюдал, как вспотевший командир снимает руки со штурвала и, дрожа всем телом, откидывается на спинку кресла.
В пилотской появился бортмеханик, осматривавший пол в салоне.
- Вполне могла быть крыса, - заверил он, - пока нас не было, этот самолет переоборудовали, возили продукты, мясо в том числе. Так что какая-нибудь крысушка запросто могла проникнуть в лайнер и преспокойно жить во внутренностях фюзеляжа.
- У меня сейчас авиагоризонт на 180 повернулся и назад, - сказал Петр Сидорович.
- Ну это вы уж совсем. Это у вас что-то с глазами, сьели что-нибудь, - ответил бортмехеник, - не будет же крыса провода жрать.
- У меня в армии, в караулке, полприклада обгрызли, - сказал Федя.
- А ствол не сжевали? - съязвил бортмеханик.
- Спокойно, - сказал я из штурманской, - ничего страшного, на кораблях крысы годами живут. Полетаем, погодка отличная.
- И все-таки он у меня на 180 повернулся, - задумчиво говорит Петр Сидорович.
- Да это вы после отпуска никак в себя не прийдете, - отвечает бортмеханик. - Вам все поплавок мерещится, будто клюет щука в десять кило. Хотя есть идея: заткнуть все проходы в полу.
- Нет, - говорит Петр Сидорович, уж пусть лучше нас жрет, чем трубопроводы.
- Может, доложим и на землю вернемся? - предложил второй пилот.
Бортмеханик покрутил пальцем у виска:
- Не поймут, подумают что спятили, - и опасливо посмотрел на Петра Сидоровича.
- Да котенок это, - говорит Сеня, а вы паникуете.
Потихоньку все успокоились. Только Федя нервно подергивал ногами, будто кто-то касался его штанин.
Но минут через пятнадцать я посмотрел на свой радиокомпас и обомлел. Если верить прибору, аэродромная радиостанция переместилась градусов на 30 в сторону. Я даже представил себе, как она перемещается, а с ней и аэродром, и город. Я еще хлопал ресницами, когда бортоператоры в один голос закричали.
- Вот она, держи!!!
Крыса носилась по самjлету, подскакивая и подпрыгивая.
На помощь операторам бросился бортмеханик. Ни о какой съемке не могло быть и речи. Я на всякий случай перегородил портфелем вход в свою кабину, зашнуровал ботинки и опустил рукава. Снова зашли на маршрут. Шум в самолете прекратился, погоня не дала результатов.
В пилотскую потихоньку забился Федя и сел рядом со мной за портфелем, осматривая ноги.
У меня радиокомпас отказывал, - сообщил я наконец экипажу.
Все, домой, бросаем маршрут и домой, - воскликнул Петр Сидорович.
- Она жрет бортжурнал, - кричит в микрофон Сенгя.
В салон бросается бортмеханик с возгласом:
- Убью падлу.
Крыса действительно сидит на столе и жует страницы бортжурнала.
вернувшись от бортмеханика, она делает кульбит и падает на голову Сени. Сеня в ужасе бросает аппаратуру и бежит в пилотскую.
Туда же втискивается бортмеханик.
- Ну ее к лешему, здоровье дороже, она бешенная какая-то, - и заглядывает через глазок в салон.
На снижении странности продолжались. Замигала красная лампочка на приборной доске.
- Горим, - сказал второй пилот.
- Правый двигатель выключить, винт во флюгер, - скомандовал Петр Сидорович.
- Спокойно, - сказал бортмеханик.
- Что спокойно? Взорвемся, - нервничал Петр Сидорович.
- Ждем десять секунд, - ответил бортмеханик.
На седьмой секунде лампочка погасла.
- Ну вот и нет п-по-ж-жа-ра, - сказал бортмеханик.
- Если сядем, - уйду на пенсию, - говорит Петр Сидорович.
- Вот сесть - это запросто можно, - мрачно шутит бортмеханик.
Бортрадист слышал в эфире потусторонние голоса. Стрелка моего радиокомпаса гулял по всему циферблату. Манометр противообледенительной системы странно дергался.
- Спирт пьет из системы, - сказал бортмеханик.
- Главное, чтобы не топливо, - сказал кто-то.
После посадки Сеня предварительно посмотрел в глазок и открыл дверь.
Сразу за пилотской, в отсеке, именуемом кухней, прямо на электроплитке под термосами, лежала крыса.
Памятуя неприятные ощущения после прыжка на голову, Сеня инстинктивно дверь захлопнул, но, подталктиваемый бортмехаником, прикрывая ладонью лицо, ступил в отсек. Сзади сгрудились остальные.
Бортмеханик, как человек технического склада, сориеннтировался первым. Извлек из кармана веревку и связал крысе лапы. Следом вынул отвертку и подцепил животное. Та не двигалась.
- Сдохла, - говорит Петр Сидорович.
Бортмеханик, который ближе всех был, поводил носом по сторонам, понюхал морду у крысы (присутствующие при этом поморщились).
- Да ведь она просто пьяная, братцы, спиртом от нее несет.
И тут все расслабились, повеселели. В изгрызанный бортжурнал принялись писать дефекты.
Бортмеханик долго таскал крысу на отвертке по аэродрому и выглядел при этом как охотник с картины 'У поверженной косули'.
Пьяному животному придумали казнь - привязать к колесу самолета перед вылетом. Петр Сидорович забыл про пенсию и жаждал мести. А история нашей посадки через два часа обросла дополнениям и гиперболизировалась до степеней невероятных. Раз в пять увеличилась в размерах крыса. Сеню просили показать незаживающую рану на голове. Аэродромная братия валила в самолет, ожидая видеть изгрызанные перегородки, выкорчеванные шпангоуты.
И все же крыса сбежала. Протрезвела, перегрызла веревки и исчезла.
Бортмеханик потом утверждал, что живет она на пищеблоке, и весьма неплохо. И якобы однажды ему, бортмеханику, подмигивала. Такая вот вышла история. Что уже и говорить, перетрухнули малость, хотя в авиации бывает и похлеще, но об этом в следующий раз.
Источник: Я
